Напишите нам История Императорского Московского университета Назад
Уставы Летопись Персоналии Реликвии Библиотека Прогулки Поиск Карта

ИМПЕРАТОРСКИЙ МОСКОВСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ
в воспоминаниях Михаила Прохоровича Третьякова
1798-1830.


Глава IV.

Участь, постигшая казенное и частное имущество г. Москвы. - Положение университетской типографии во время пребывания в Москве неприятеля.- Бедствия, постигшие старика Булатова.-Смерть его,-Приведение в порядок дел московского учебного округа.-Торжественное собрание универси-тета 10 июля 1814 г. - Ода, сочиненная попечителем. - Назначение нового главнокомандующего. - Услужливость попечителя перед ген. Тормасовым.- Поездка Кутузова в С.-Петербург.-Каким образом получил Виноградов ученую степень.-Мои служебные дела.-Назначение министром кн. Голицына. - Попечитель кн. Оболенский. - Его семейные отношения.- Я получаю новую должность.



Теперь, по собранным сведениям, скажем несколько слов об оставшемся в Москве казенном и частном имуществе и о числе жителей, имевших несчастие попасть в руки неприятельских войск на жестокие мучения. Хотя главнокомандовавший армиею фельдмаршал Голенищев-Кутузов доносил государю императору от 4-го сентября, из селения Жилина, на Рязанской дороге, между прочим, что все сокровища, арсенал и все почти имущества как казенные, так и частные из Москвы вывезены и ни один почти житель в ней не остал-ся; но желательно знать-от кого же Кутузов получил столь подробные сведения? Если от гр. Растопчина, то они уже слишком преувеличены по следующим обстоятельствам: всем было известно, что казенные имущества начали вывозить из Москвы после Бородинской битвы. Таким образом, 31 августа, ночью, по распоряжение духовного начальства были отправлены в Вологду соборные и некоторые монастырские драгоценности, а равно древние рукописи и книги синодальной библиотеки. Прочие же вещи как соборные, так и принадлежавшие монастырям и приходским церквам оставались на своих местах по неимению, вероятно, ни времени, ни средств к их спасению или по другим каким либо важным обстоятельствам. То же самое случилось и с казенным имуществом: много из этого имущества было спасено, а некоторое оставлено; в том числе и весь архив вотчинного департамента. Что же касается до частного имущества, то оно потерпело огромный ущерб, так что многие богатые люди сделались надолго нищими.

Наконец, сколько же жителей оставалось в Москве 2-го сентября? Кутузов провозглашал, что ни один почти житель в ней не остался. Граф же Растопчин утверждал, что число таких несчастливцев простиралось от 12 до 15 тысяч человек, которые, по уверению графа, были из простого звания народа и ни одного значительного человека из дворянства, духовенства или купечества. Но и это исчисление очень, очень сомнительно, ибо при выезде самого графа из Москвы и по выходе из нее полиции не было уже возможности иметь ему верное сведение о числе оставшихся жителей и к какому классу они принадлежали. Только по выходе из Москвы неприятельских войск открылось, что 2-го сентября оставались в ней начальник воспитательного дома Тутолмин, член вотчинного департамента Бестужев-Рюмин, профессор Штельцер и некоторые другие чиновники, а особливо служившие в университетской типографии; оставались многие свя-щенники, купцы7), мещане, рабочие в типографиях, сторожа в казенных заведениях и прислуга во многих частных домах. Большая часть этих несчастливцев были ограблены солдатами, многие изнурены под ношами, а некоторые приняли и самую смерть. Кого же винили москвичи в постигших их бедствиях? - гр. Растопчина и фельдмаршала Кутузова: первого за то, что он ни одного раза не объявил им об угро-жавшей Москве опасности, а напротив того отвечал жизнию своею, что злодей в Москву не будет, и, не зная плана полководца, собрал, по своему произволу, на Три горы огромную толпу народа с оружием в руках для подкрепления армии нашей в решительной битве с неприятелем, которой, однако же, не было. Кутузова же за то, что он, отступая от Бородина в продолжение шести дней к самой Москве, не дал гр. Растопчину хотя секретного предписания о принятии на всякий случай деятельных мер к удалению остававшихся в Москве жителей в другие безопасные места, а равно и к вывозу из нее остального казенного и частного имущества.

Кроме потерь, понесенных московским университетом от пожара и расхищения ученых его сокровищ во время пребывания в Москве неприятельских войск, подверглись той же участи и все подведомственные университету воспитательные заведения, как-то: благородный пансион на Тверской улице, губернская гимназия у Варварских ворот, уездное и частные училища. Только одна университетская типография, находящаяся против Петровского бульвара, потерпела убытка менее других заведений. Этим, можно сказать, счастием она обязана была присутствию некоторых чиновников и рабочих людей, остававшихся, по распоряжению университетского началь-ства, при своих местах. Один из этих чиновников, помощник издателя "Московских Ведомостей" Ильинский, описал мне происшествия, до типографии касающиеся, со дня вступления в Москву французских войск, в следующем виде:

2-го сентября, в четвертом часу пополудни, потянулась мимо типографии от Тверских к Петровским воротам фран-цузская конница с обнаженными саблями. А как ненадолго до этого времени распущены были по Москве слухи, что скоро вступят в нее английские вспомогательные войска, то некоторые из чиновников типографии, почитая проходившую мимо их французскую конницу за союзную английскую, спрашивали у офицеров и солдат: "далеко ли неприятель?",-ответа не было. Наконец, один из проезжавших офицеров, и верно уж поляк, махнув грозно саблею, вскричал по-русски: "мы неприятели".

К вечеру явился в типографию французский жандарм и принял ее под свое охранение. Вскоре прислана была в типографию для напечатания наполеоновская прокламация к жителям Москвы. Чиновники и рабочие, сохраняя свято верность свою к государю и отечеству, не решились сами собою испол-нить требования французов, а чрез посланных рабочих лю-дей испрашивали на то дозволения у начальника типографии Невзорова, квартировавшего тогда близь Покровки, в доме известного Лопухина. Невзоров объявил посланным, что он уже не начальник типографии и ни в какое распоряжение всту-паться не может. После такого отказа Невзорова чиновники и рабочие принуждены были напечатать в типографии первую неприятельскую прокламацию к жителям Москвы. Во вторник и среду хотя и беспокоили типографию разные партии мародеров французской армии, но они каждый раз были отгоняемы жандармом, который велел даже снять с главного типографского дома государственный герб, ибо по этому гербу неприятельские солдаты принимали типографию за кабак8). В четверг жандарм получил другое назначение. С отбытием его из типографии отряды неприятельских полчищ начали грабить чиновников и рабочих столь жестоко, что они уже не знали что предпринять им для своего спасения. В таком ужасном положении один из чиновников присоветовал пробраться всем им на Никольскую улицу и укрыться до времени в известном ему доме. Предводимые помощником издателя "Ве-домостей" Ильинским, свободно объяснявшимся на немецком и французском языках, чиновники и большая часть рабочих вышли из типографии и, на пути к Никольской улиц, под-вергались от французов неоднократным грабежам. Подходя к Воскресенским воротам, неприятельские пикеты вернули несчастных странников к Кузнецкому мосту и, наконец, другие пикеты, впереди этого моста расположенные, прогнали их на Рождественку в дом медико-хирургической академии. По прекращении же в Москве пожара и водворении кое-какого порядка, некоторые из чиновников и рабочих, подвергая жизнь свою явной опасности, вышли из опустошенной и раз-грабленной столицы, а другие, возвратясь в типографии, дожда-лись в ней до радостного дня освобождения Москвы от лютого врага.

Мать моя имела счастие отыскать слепого престарелого отца своего. Булатов и жена его очень много пострадали от фран-цузов; но Всевышнему благоугодно было спасти невинных страдальцев от совершенной гибели. Они, посреди всеобщего пожара и грабежа, остались живы и нашли себе приют в доме священника церкви Гавриила Архангела, близ почтамта. Этот священник был родной брат второй жены Булатова, оста-вался в Москве, бит французами и вскоре умер. Новый священник отказал Булатовым от квартиры, и они, не имея средств проживать в Москве, отправились на время к род-ному племяннику Булатовой, диакону в селе Пятницы-Берендеевой, в 60-ти верстах от столицы. Пробыв там около месяца, Булатову не понравилось ни обхождение с ним хо-зяина, ни самый образ жизни его, а потому почел он за лучшее возвратиться в Москву и вступить с женою в Ека-терининскую богадельню. Казалось бы, что несчастия их должны были этим и кончиться, но, кому из нас неизвестно, что в жизни нашей встречаются иногда такие гибельный обстоятель-ства, которых никакой ум человеческий предотвратить и уни-чтожить не может. Так случилось и с Булатовыми. Они, не зная, найдут ли себе пристанище в богадельне, оставили у диакона некоторые вещи, по цене весьма мало значащие. За этими-то вещами Булатова, вопреки совета мужа своего, отпра-вилась в село Пятницы-Берендеевой. Племянник принял тетку чрезвычайно ласково; пенял ей за то, что муж ее не долго гостил у него и старался удерживать ее у себя, под предлогом неимения в виду надежного попутчика. Наконец, объявил ей, что знакомый ему крестьянин согласился отвезти ее в Москву за условленную цену, обещая проводить ее и сам на некоторое расстояние. В назначенный день, рано по утру, все трое выехали из селения, и, отъехав верст пять, злодей диакон вместе с крестьянином напал на старую, беззащит-ную женщину, родную тетку свою, и варварски умертвил ее, зарыв тело в овраге. Впоследствии открылось, что такое не-слыханное злодейство сделано было диаконом по подозрению, что родная тетка его, и вместе с тем и крестная мать, имела при себе значительную сумму денег, взятую, будто бы, ею при смерти брата ея, которою убийцы и хотели воспользоваться. Долго Булатов не имел верного сведения о плачевной участи жены своей; но, наконец, истина открылась; злодеи были схва-чены, признались в содеянном ими преступлении и, когда правосудие уже готово было наказать их за неповинную кровь страдалицы, в то время изверг-диакон умер в тюрьме от принятого им, будто бы, яда, а о товарищ его, крестьянине, мы сведения не имели, равно и о том, куда девались вещи Булатовой. Хлопотать по этому делу было некому: Булатов, по старости лет своих и слепоте, не мог ехать в зимнее время на место преступления; притом же он твердо был уверен, что жена его не имела при себе ни денег, ни ценных вещей. Предав себя в волю Всевышнего Творца, Булатов ожидал с нетерпением прекращения и своей многострадальной жизни. Это время наступило скоро: Бог услышал молитву земного труженика, и душа его воспарила на небо осенью 1814 г, на 72-м году от рождения. Я много обязан был Булатову; воспоминаю о нем всегда с благодарностью и крайне сожалею, что, в тяжкое время всеобщего бедствия, мне невозможно было принять его на свое попечение. Увы, он умер в богадельном доме.

Явясь к попечителю университета, Павлу Ивановичу Голенищеву-Кутузову, я получил от него замечание за опоздалое возвращение мое в Москву, в чем легко мне было оправ-даться пред его превосходительством. Надобно знать, что Кутузов открыл уже до меня, с разрешения министра, в уцелевшем от пожара доме своем, у Покровских ворот, вре-менную комиссию для управления текущими делами московского учебного округа, в которой и я занялся письмоводством, а в некоторых случаях и в канцелярии попечителя.

В это время Кутузов усердно принялся за приведете в возможный порядок университета, благородного пансиона, гимназии и училищ, в Москве находящихся, и всякую почту доносил министру об успехах своих действий. Однажды, министр прислал Кутузову собственноручное письмо на полу-листе. Кутузов до того восхитился этим письмом, что, пока-зывая его приближенным своим, восклицал с восторгом: "граф ни к кому так много не писывал своею рукою!"

В то же время Кутузов заботился и о своих выгодах, чему может служить доказательством следующее обстоятель-ство: калужский первостатейный купец Билибин пожертвовал в пользу общества истории и древностей российских 10,000 руб., за что, по представлению Кутузова, и награжден был золотою медалью на Анненской ленте. Деньги эти Кутузов употребил в свою пользу и уже после смерти его приступлено было ко взысканию их с имения Кутузова в Твер-ской губернии.

10-го июля 1814 г. университет имел торжественное собрание на Кисловке, в доме Ланга, где помещалась московская губернская гимназия по найму. Речи профессоров обращены были на занятие русскими войсками Парижа и другие славные события. Градоначальник Москвы гр. Растопчин не был в собрании. Кутузов, как бы в укор графу, хотел доставить ему в тот же вечер экземпляр читанных в собрании речей, но такое намерение его было уничтожено самым странным образом: пред окончанием собрания, в котором находился и я, Кутузов приказал мне чрез экзекутора явиться к его превосходительству на Покровку. Скорым шагом пришел я к Кутузову и застал у него кн. Шаховского, известного драматического писателя. Они критиковали тогда похвальное .слово императору Александру I, произнесенное в собрании профессором Мерзляковым и извлекшее у слушателей слезы сердечного умиления. Кутузов, отдавая мне экземпляр речей, приказал заделать их в конверт и адресовать графу, а какому не сказал. Я исполнил приказание Кутузова, но на конверте сделал следующую надпись: "графу Алексею Кирил-ловичу Разумовскому, в С.-Петербург".

Кутузов, прочтя надпись, вспылил на меня и сказал уже очень громко: "графу Растопчину; сделай другой конверт", а сделать-то его было не из чего, ибо не нашлось другого листа бумаги, годного для конверта. Таким образом, гр. Растопчин получил экземпляр речей на другой уже день.

Точно такие же собрания, по предписанию Кутузова, происхо-дили и во всех гимназиях московского учебного округа. Сам Кутузов сочинил в честь императора Александра торже-ственную оду и представил в общее собрате московских правительствующего сената департаментов мнение свое о присоединении к священному имени императора Александра титула Великого. Ода разослана была ко всем министрам и даже в главную квартиру действовавшей армии к государственному секретарю Шишкову, которого Кутузов называл "милостивым государем дядюшкою!"

30-го августа 1814 г. знаменитый гр. Растопчин был уволен от должности главнокомандующего в Москве и на его место поступил генерал-от-кавалерии Тормасов. Кутузов не пощадил ничего, чтобы польстить и угодить новому градо-начальнику. Однажды Кутузов устроил в столовой дома своего театр; главными действующими лицами были сын и дочь хозяина, Иван Павлович и Авдотья Павловна, да сту-денты Корецкий и Александров. Разучили оперу: "Ям или посиделки". В назначенный для представления день Кутузов пригласил к себе генерала Тормасова и других особ. Представление оперы шло обыкновенным порядком; зрители восхи-щались прекрасною игрою действовавших лиц, а особливо русскими плясками, исполненными сыном и дочерью хозяина. Но вот что обратило на себя всеобщее внимание зрителей: в одном из действий игранной пьесы входит к станционному смотрителю проезжий офицер для перемены лошадей. Смотри-тель, видя из подорожной, что офицер ехал через Москву, спрашивает у него: "скажите-ка, ваше благородие, что нового в Москве?" На этот вопрос офицер объясняет с восторгом смотрителю: "о, в Москве, слава Богу, все хорошо теперь и благополучно; все жители веселы, довольны и не нахвалятся новым своим градоначальником!"

Эти слова были вставлены в пьесу самим Кутузовым и произнесены в присутствии самого нового градоначальника ге-нерала Тормасова. Какова лесть!

В 1815 г., в август месяц, Кутузов отправился в С.-Петербург с женою, сыном и дочерью. Главная цель поездки Кутузова состояла в надежд получить царскую милость за усердную службу свою по должностям: попечителя московского учебного округа и сенатора, что казалось тем вероятнее, что Кутузов был родственником умершего незадолго перед тем светлейшего князя Голенищева-Кутузова-Смоленского. В свите Кутузова находились: доктор медицины Сидорацкий и сенатский чиновник Матвеев. Вскоре приехал к Кутузову доктор словесных наук Бекетов, пользовавшийся особенным его расположением, и с Бекетовым некто Виноградов. Этот молодой человек был побочный сын богатого барина, слушал в университете профессорские лекции и находился с Бекетовым в самых коротких сношениях Бекетов, предста-вляя Виноградова Кутузову, убедил е[го] пр[евосходитель]ство (а какими сред-ствами - неизвестно) оказать ему, Виноградову, начальническое покровительство свое в получении им от университета ученой степени доктора словесных наук, на каковый конец пред-ставлена была Кутузову сочиненная будто бы Виноградовым на латинском язык диссертация. Кутузов, препроводив ее в совет университета, изъяснил, что так как Виноградов, находясь в С.-Петербурге, не может лично явиться в совет университета для защищения диссертации своей, то, по мнению Кутузова, совет может и без этой формальности удостоить Виноградова искомой нм степени доктора словесных наук, что совет, к удовольствию Кутузова, и исполнил. Таким образом Виноградов получил или, вернее сказать, приобрел высшую ученую степень доктора словесных наук, а с нею и право на чин 8-го класса и сопряженное с ним дворян-ское достоинство.

Хотя Кутузов и пробыл в С.-Петербурге более полугода, однако же, не получил себе никакой награды и даже не имел удачи в доставлении сыну своему звания камер-юнкера, а до-чери - звания фрейлины. Равным образом, и ходатайство Куту-зова об ассигновании на возобновление здания университета исчисленных по смете 500 тыс. руб. осталось без всякого действия.

Не задолго до отъезда Кутузова в С.-Петербург непременный заседатель университетского правления профессор российского практического законоведения Сандунов, доверенная особа Кутузова, опытный в делах, но, вместе с тем, дерзкий на словах, привыкший делать все по своему произволу, напал на устарелого уже секретаря нашего Тимонова и принудил его оставить службу при университете. Я, как старший из чиновников правления, вступил в должность секретаря и исправлял ее с 16-го августа 1815 г. по 28-е июля 1816 г. Сандунов, по-видимому, был доволен мною по службе, так что правление, по его ходатайству, увеличило мое жалованье 150-ю рублями, но скрыл от меня одно важное обстоятельство, со-стоявшее в том, что Кутузов уже давно назначил секретарем правления находившаяся с ним в С.-Петербург сенатского чиновника Матвеева. Много трудился я в правлении, стараясь угодить Сандунову; много получал от него пылких замечаний по производству дел; но, при всем том, по возвращении Кутузова в Москву и по вступлении Матвеева в озна-ченную должность, я остался ни причем и уже думал приискивать себе занятие в другом ведомстве; но, к счастью моему, последовала в скором времени в управлении министерством народного просвещения перемена: это министерство в 1816 г. было поручено обер-прокурору синода кн. А.Н. Голицыну, а потом вошло в состав нового министерства - духовных дел и народного просвещения.

Само собою разумеется, что Кутузов всемерно старался угодить новому начальнику и снискать себе доброе его расположение; но, при всем том, сношения кн. Голицына с Кутузовым были как-то холодны и недоверчивы. Б ноябрь месяце 1816 г., Кутузов послал кн. Голицыну пышное донесе-те о том, что главный корпус университетской типографии окончен был постройкою вчерне в самое короткое время, а потому Кутузов и просил кн. Голицына об исходатайствовании университетскому архитектору Соболевскому за бдитель-ный надзор его за означенным строением; послужившим украшением Москвы, ордена св. Владимира 4-й ст.9). Князь Голицын, как будто ожидавший какой либо оплошности в действиях Кутузова по службе, заметил ему, что каменные работы, в позднюю осень, обширного типографского здания не могут быть прочны (что и сбылось на самом деле, ибо вес-ною 1817 г. обрушились в новом здании своды). После сделанного кн. Голициным замечания, Кутузов уже не мог удержать за собою должности попечителя московского учебного округа. В эту должность был назначен, 1-го января 1817 г., друг нового министра, отставной д. ст. сов. кн. Андрей Петрович Оболенский. Отец этого достопримечательного чело-века, кн. Петр Александровича был женат на княгине Вяземской и имел 6 сыновей и 4-х дочерей. Владея небольшим селом Акулининым, по каширской дороги, в котором считалось до 60 душ крестьян, кн. Петр Александрович старался по возможности дать детям своим приличное воспитание. Таким образом старший сын его, кн. Андрей Петрович, в царствование Екатерины II служил в гвардии в обер-офицерских чинах; потом взят ко двору ея вел[ичества] камер-юнкером10). Император Павел I пожаловал его церемониймейстером ордена св. Анны, с чином действительного статского советника, и с тем же чином и званием в 1799 г. он уволен от службы. Что же понудило князя чрез 17 лет вступить опять на служебную деятельность? Этот вопрос я разрешаю описанием следующих обстоятельств: князь Андрей Петрович вступал в супружество два раза. Первая супруга его, урожденная Маслова, имела за собою более 4-х тысяч душ крестьян, много денег и вещей; но чрез год после замужества умерла, оставив на попечете отца дочь, княжну Екатерину, и все принадлежащее ей родовое имение. Вторая супруга князя была княжна Софья Павловна Гагарина, род-ственница обер-гофмейстера Родиона Александровича Кошелева, известного масона, находившаяся в самых дружеских связях с министром нашим кн. Голицыным. По этим ли отношениям или по другому тонкому расчету, князь Андрей Петрович выдал в 1816 г. дочь свою, от первого брака, княжну Екатерину за родного племянника Кошелева, Николая Аполлоновича Волкова, служившего тогда адъютантом у московского военного генерал-губернатора Тормасова. При этом случав новобрачная сделала мачехе своей, княгине Софье Павловне, богатый подарок; да и сам князь Андрей Петрович не остался в накладе, ибо он, управляя имением дочери своей во время ея малолетства и не дав в этом управлении подробного отчета, умел благоприобресть лично для себя тысячи три душ крестьян в разных губерниях. Эти сведения верны; верно и то, что Кошелев и кн. Голицын убедили государя назначить кн. А.П. Оболенского попечителем московского учебного округа.

Прежний попечитель, Голенищев-Кутузов, уволив забла-говременно от должности письмоводителей своих, прислал к кн. Оболенскому дела попечительской канцелярии в совершенном беспорядке, и то с 1813 года. Итак первою заботою князя было избрать себе способного правителя дел его канцелярии. В эту должность напрашивались С.Д. Нечаев, впоследствии сенатор, бывший в то время адъюнктом И.И. Давыдов; но князь почел за лучшее иметь при себе чинов-ника не развлеченного никакими другими занятиями. Таким образом я, по отличному обо мне отзыву ректора Гейма и профессоров: Прокоповича- Антонского и Сандунова, поступил к его сиятельству старшим письмоводителем и исправлял эту хлопотливую должность во все время начальства князя над московским учебным округом, т. е. с января 1817 г. по 12-е августа 1825 г.

Князь Андрей Петрович отличался превосходным природным умом; умел владеть собою; обходился со всеми ласково и приветливо; был любим и уважаем в обществе, и, распо-лагая довольно значительным богатством, соблюдал в хо-зяйстве своем довольно значительный порядок и бережливость.



<<< Глава III. Введение и оглавление Примечания автора Глава V. >>>



Московский Государственный Университет им. М.В. Ломоносова, 2000-2003