ВОСПОМИНАНИЯ ИЗ МОЕЙ СТУДЕНЧЕСКОЙ ЖИЗНИ

Костенецкий Я.И.
(страница 1 из 8)

ЧАСТЬ I.

С 1828 по 1833 год.

I.

Отец мой Иван Иоасафович Костенецкий и мать Евдокия Васильевна, урожденная Богдановская, жили в своем небольшом родовом имении, Черниговской губернии, Конотопского уезда, в селении Веровке, имея двух сыновей и четырех дочерей. Я был старший сын.

В 1827 году, в июне месяце, окончил я гимназическое учение в одной из трех гимназий Черниговской губернии, в Новгород-северской, состоявшей тогда только из четырех классов, в которых однако ж преподавался полный гимназический курс, и окончившие его с успехом могли поступать в университет. По молодости моей - мне было только шестнадцать лет - и по совету директора гимназии, незабвенного для всех учеников своих, Ильи Федоровича Тимковского, я, хотя и с успехом кончил четвертый класс гимназии, но остался в нем, для большего усовершенствования, еще на год, так что я вышел из гимназии на семнадцатом году возраста, и с хорошими познаниями во всех гимназических науках. Я был первым учеником. В то время, в последнем, т.е. в четвертом классе гимназии, было всего одиннадцать учеников, а именно, кроме меня: Платон Антонович, Александр Похорский, Григорий Курилко, Иван Полоник, Петр Рогович, Иван Самойлович, Николай Шабловский, Петр Енько, Степан Ивановский и ... одиннадцатого не припомню. Все они, исключая, кажется, Похорского, поступили в Московский университет. Это был уже второй выпуск учеников во время директорства Тимковского, а из первого выпуска поступили в Московский же университет товарищи мои по первому году четвертого класса: Николай Тимковский, сын директора, Николай Калугин, Филипп Левдик, Яков Косач и другие. Все эти ученики, кроме меня, Тимковского, Полоника и Ивановского, были дети очень бедных дворян; Курилков же был мещанин, а Полоник- купеческий сын. Все они с большим трудом, то с товарищами, то с обозами, могли доехать до Москвы, где только с помощью товарищей и кондиций едва могли кое-как существовать даже в тогдашней дешевой Москве. Здесь замечу мимоходом, что между тогдашними, не только среднего состояния, но даже и богатыми помещиками нашей губернии, мало еще было стремления к университетам: вся молодежь, если она и оканчивала гимназию, то поступала или в военную службу, или же, послужив до первого чина в гражданской службе, оставалась дома хозяйничать.

Такое тяготение учеников Новгород-северской гимназии к Московскому университету, не смотря на отдаленность от него губернии и близость к ней Харьковского университета, к округу которого она тогда и принадлежала, была в следствие советов ее директора Ильи Федоровича Тимковского, который хотя сам и был профессором Харьковского университета, но всегда отдавал преимущество перед ним Московскому университету, послал туда своего сына, а с ним поехали и соученики его. Кроме того наши северные уезды, из которых была большая часть учеников Новгород-северской гимназии, как ближайшие к Москве, и прежде посылали туда детей своих. Разумеется, и наш выпуск, имея уже товарищей в Москве, тоже туда стремился, и как он весь почти состоял из жителей северных уездов, то для них это было делом обыкновенным. Но для меня, как жителя южного уезда, Конотопского, который гораздо ближе к Харькову чем к Москве и из которого уже несколько помещичьих сынков воспитывалось в Харьковском университете (и даже один мой близкий родственник), трудно было попасть в Московский университет, и нужны были особые усилия, чтобы склонить к тому моего отца, который уже и располагал отвезти меня, вместе с сыном своего родственника и друга, в Харьков. По окончании гимназического экзамена я обратился к своему директору, сказал ему о моем желании поступить в Московский университет и о намерении отца отдать меня в Харьковский, и директор, приняв во мне участие, написал об этом к моему отцу. По приезде домой на каникулы, письмо директора и мои просьбы склонили моего доброго и любившего меня отца согласиться с моим желанием, и как я был рад, когда наконец отец сказал мне о своем согласии!...

<...>

Кажется в августе месяце 1828 года выехал я из дому в Москву. Разлука с родителями была самая грустная; отец и мать горько плакали, целовали меня, благословляли... Бедные! Они как будто предчувствовали, что нам было суждено не скоро увидеться! Да, хотя я отправлялся в Москву и не надолго, всего на год, до будущих каникул, но увиделся с родителями уже через тринадцать лет по возвращении моем с Кавказа!..

<...>

Дорогой съехался я с одним чиновником, Феофилом Осиповичем Гайдебуровым, ехавшим из Одессы в Москву, тоже на долгих, человеком лет под тридцать и очень умным и образованным, учившемся в Ришельевском лицее. Мы часто беседовали с ним о разных научных предметах, и он-то мне, в последствии, указал сочинение Сильвестра де Cacu: La Grammaire des Grammaires - первое философское сочинение о грамматике, которое мне привелось читать и которое бросило первый ясный луч науки в мою, в то время темную еще, хотя и набитую разными сведениями, голову.

В Москву въехали мы поутру, и я с таким любопытством засматривался на ее дома и церкви, что сам сделался предметом любопытства для прохожих. Остановился я, вместе с Гайдебуровым, где-то на Москворецком подворье в номере и, немного отдохнув и умывшись, начали одеваться, чтобы идти рассматривать Москву.